Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

– Что вам задано на понедельник? – спросил он ребят. – Уолтер?

– Закончить «Энеиду» и написать сочинение на страницу о Мезенции и Лавзе[4].

– Чарльз?

– Закончить «Энеиду» и написать сочинение на две страницы по Нису и Эвриалу[5].

– Правильно. Теперь можете идти. Подчеркиваю: идти, а не нестись. И не забудьте ваши школьные задания на воскресенье.

Они дружно заверили его в своей обязательности и исчезли, как будто их и не было. Он только услышал, как миссис Ладд в прихожей делает им выговор за что-то, потом хлопнула дверь, и воцарилась тишина. Он опять взялся за перо.

«Веровать означает жить, поступая по вере, душой принимай те вещи, с которыми согласен наш разум. А как мы верим – так нам и воздается. С верой в жизнь жизнь становится более достойна веры. С верой в себя мы легче воспринимаем себя. С верой в Бога мы лучше чувствуем себя во вселенной. Долг человека…»

– Пришел староста Найнуэйс, викарий.

Кристи резко поднял голову.

– Как же так? Сегодня же пятница, – запротестовал он. – Мы по пятницам не встречаемся.

Миссис Ладд беспомощно развела руками.

– И тем не менее он здесь со своей огромной книгой, и выглядит он – что твой святой Петр перед райскими вратами. Так мне впустить его или нет?

Кристи сильно сдавил голову ладонями, как бы пытаясь выдавить из нее раздражение. Когда он открыл глаза, экономка по-прежнему стояла перед ним, с невозмутимым лицом ожидая ответа.

– Да, конечно, – проворчал он, – просите. Только, пожалуйста, никакого чая, а то он будет сидеть до бесконечности.

Она ухмыльнулась:

– Да, совсем позабыла – сестры Суон заходили, когда у вас были Вутены.

Кристи застонал, а ее ухмылка расплылась на пол-лица.

– Не хотите узнать, зачем на сей раз?

– Нет. – Он лихорадочно убирал на столе. – Ну ладно, зачем?

Его ворчливый тон еще больше развеселил ее.

– Они собственноручно вышили для вас этакие маленькие нарукавнички, ничего затейливее вы в жизни не видели. Они говорят, это на ручки кресел в вашем кабинете. Я сказала, вы им страсть как благодарны и, наверное, захотите еще.

– Какая забота, – округлил глаза Кристи.

Его домоправительницу несказанно веселила хитроумная кампания, которую вела женская половина прихожан с целью убедить викария в том, что его образ жизни не правилен и что все, в чем он нуждается, – это домовитая рукодельница-жена.

Хихикая, миссис Ладд пошла звать церковного старосту.

Томас Найнуэйс, небольшого роста кругленький человек, выглядел обманчиво кротким. К своим обязанностям старосты церкви Всех Святых он относился с убийственной серьезностью. Правым глазом он немного косил и был похож на лягушку. Это злосчастное обстоятельство вызывало нездоровый и отнюдь не благочестивый восторг у некоторой части прихожан, в основном у мальчишек младше тринадцати лет.

Войдя в кабинет, он положил на стол Кристи свой объемистый церковный гроссбух и уселся в кресло.

– Прежде чем перейти к записям в книге за последнюю неделю, ваше преподобие, мне хотелось бы обсудить с вами один вопрос, – зловеще начал он.

– Конечно.

Кристи надеялся, что речь пойдет не о деньгах на реставрацию оконного витража с изображением святой Екатерины. Взносы по подписке шли туго, и Томас негодовал. Он действительно не понимал, как это может быть, чтобы людей так мало волновали целых две трещины на витраже.

– Собственно, вопросов два. Первый – насчет Великого четверга[6].

– А в чем дело?

– Некоторые из членов общины хотели бы возобновить традицию омовения ног.

Кристи уронил карандаш, который вертел в руках.

– Какую традицию?

– Омовения ног бедняков в церкви в четверг перед Пасхой, как напоминание о наказе, который Христос оставил ученикам во время Тайной Вечери.

– Но ведь эта традиция…

– Процветала вплоть до начала царствования Вильгельма III[7], которого не интересовали дела церкви.

– Ну и кто же конкретно…

– Некоторые из нас считают, что настало время восстановить традицию. Только для мужчин, ясное дело; нам не кажется уместным омывать ноги женщинам.

Кристи померещились его босые прихожане, сидящие на ограждении алтаря и моющие друг другу ноги.

– И кто же из членов общины настаивает на этом, гм, нововведении, Томас?

– О, многие, очень многие, и число их все время растет.

– Но кто же конкретно? «Да один ты такой и еще этот Брэйки Питт. Давай признавайся», – раздраженно думал Кристи.

– Ну, например, Брэйки Питт. Его голос очень весом, вы должны признать это. Есть и другие, но они более застенчивы.

Так-то лучше.

– Хорошо, Томас. Я обязательно подумаю над этим. Еще что-нибудь?

– Да, – сурово ответил староста, – второй вопрос касается Трэнтера Фокса. Из весьма достоверных источников мне известно, что в Пасхальную ночь он находился на публике в нетрезвом виде.

– Вот как? Ни для кого не секрет, что Трэнтер любит выпить. И что же он сделал?

– Этого я не знаю. Но, главное, он был замечен после полуночи, то есть Святое Воскресенье уже наступило, и некоторые люди хотели бы знать, какие меры вы собираетесь принять в связи с этим.

– Я должен принять меры?

Староста важно кивнул:

– Вы викарий.

– Это правда. Я не констебль.

– Но это же вопиющее нарушение церковных правил, – настаивал Томас, – и это еще не все. Во время пасхальной службы мне трижды пришлось подняться с места, чтобы прервать его сон, сопровождаемый громким храпом.

– Ну, не во время же проповеди, надеюсь.

Староста и не подумал улыбнуться.

– Мне известна ваша терпимость к такого рода безобразиям, викарий, – сказал он с глубоким осуждением. – Поэтому я не жду от вас решительных действий. Но я обязан довести это до вашего сведения. Это мой долг, а я стараюсь всегда исполнять свой долг.

Кристи сощурил глаза.

– Вы справедливый человек, Томас. Это прекрасное качество в церковном старосте. Позвольте спросить вас кое о чем. Когда, если не считать пасхальной проповеди, вы в последний раз видели Трэнтера Фокса на воскресной службе?